Запад отменил законы и обычаи войны

Учение Клаузевица о том, что война есть силовое столкновение, имеющее целью навязать неприятелю свою волю, представляется достаточно гуманным результатом многотысячелетнего исторического развития.

В первобытных войнах целью столкновения было физическое уничтожение другого племени, и тут говорить о навязанной воле трудно. Разве в том смысле, что племя не имело воли немедленно умереть, но победители им эту волю навязали.

Но и в более поздние — и даже совсем недавние — времена обычаи первобытной войны то тут, то там возрождались. Тотальная зачистка территории от иноплеменных встречалась то в Руанде (племена хуту и тутси), то на Волыни в 1943 году (герои Украины, уничтожавшие поляков и недорезанных евреев), то во Львове (и вообще в Галиции) в 1941 году, где была резня евреев, то в республиках Прибалтики.

Но в основном наблюдалось отступление от обычаев воинственных дикарей и попытки ввести войну в какие-то рамки. Можно объяснять это прогрессом общественных нравов (хотя где прогресс, там и регресс, на войне люди звереют быстро), но более это было связано с феноменом "устойчивого компромисса".

Не все мыслят совсем простодушно — "А нас-то за шо?", бывают люди, до которых доходна та мысль, что можно и "обратку" получить, поэтому держаться законов и обычаев войны оказывается выгодным всем воюющим сторонам. Хрестоматийный пример — воздержание от применения ядовитых газов во Второй мировой войне. Хотя в Первой мировой это было вполне распространено. Но потом до держав все-таки дошло, что пускать на неприятельские позиции облака иприта и фосгена может быть себе дороже.

Кроме "обратки", появилось еще одно соображение. Использование армии для расправ над мирным населением эту армию довольно быстро разлагает и делает небоеспособной. А зачем она тогда нужна? Именно поэтому даже Третий рейх предпочитал проводить карательные операции силами спецподразделений СС, а еще лучше — силами ОУН-УПА* и прочих героев Латвии и Эстонии. Дело тут было не в гуманизме и рыцарственности оберкоммандо вермахта (в которых можно и усомниться), а в желании сохранить армию для столкновений с неприятельскими войсками. А не с бабами, детьми и стариками — для этого сгодятся коллаборанты.

Впрочем, поскольку умеренность вермахта, даже и с учетом таких оговорок, была очень относительной, в 1950 году Комиссией международного права по поручению Генеральной Ассамблеи ООН были сформулированы т. н. Нюрнбергские принципы, объявлявшие нарушением законов и обычаев войны "убийства, жестокое обращение, увод в рабство или для других целей гражданского населения, убийства или жестокое обращение с военнопленными, убийства заложников или разграбление государственного или частного имущества, бессмысленное разрушение городов и деревень или их разорение, не оправдываемое военной необходимостью" (принцип VI).

Семьдесят два года назад ооновские комиссары международного права составляли свои принципы по итогам Второй мировой войны, но вышло так, как будто они описывали нынешние деяния героев Украины в Донбассе и других местах. "Убийства, жестокое обращение, увод в рабство или для других целей гражданского населения" — это не про излюбленную героями тактику живого щита, во всей полноте явленную в Мариуполе? "Бессмысленное разрушение городов и деревень, не оправдываемое военной необходимостью" — это разве не про Донецк, Курск и Белгород? И напоминающее о допросе свидетеля И. А. Орбели, бывшего директором Эрмитажа: "Я никогда не был артиллеристом, но я считаю, что если немецкая артиллерия обстреливает мост, она не может всадить в мост один снаряд, а в дворец, находящийся в стороне, 30 снарядов. В этих пределах я — артиллерист". Впрочем, будущий гипотетический адвокат В. А. Зеленского может заметить по примеру нюрнбергского адвоката Серватиуса: "У вас неартиллерийское мнение".

Тем не менее в течение многих лет деяния, перечисляемые в VI принципе, считались преступными. А совершающие их — военными преступниками. Конечно, посредством крючкотворской диалектики можно было как-то повернуть все в благоприятном для убийц направлении, но для этого как минимум нужно было проявлять защитительную активность.

Теперь все иначе. Только Мариуполь и Авдеевка — а сколько еще подобных деяний ВСУ — тянут на многотомное обвинительное заключение. Но только в России, которой заранее отказано в праве судить.

Что же касается как западной общественности и СМИ, так и международных инстанций, призванных смотреть за соблюдением международных конвенций (для чего-то же они писались), то здесь мы имеем полную игноранцию. "Что? Ась? Не слышу без очков, и вообще ничего не было". Деяний ВСУ, подпадающих под принцип VI, не существовало и не существует.

Если угодно, можно и так. Киев всегда будет под защитой верных (и принципиальных) друзей. Но если не считать, что конец истории (причем не по Фукуяме, а по ап. Иоанну) настанет завтра-послезавтра и нечего беспокоиться, тогда возникает вопрос о будущих войнах и о том, какие там будут законы и обычаи.

В этом смысле украинский прецедент означает понижение уровня цивилизованности до самого нижнего предела и возвращение к войне без правил, как это было в совсем темные века. Считают ли западные приверженцы свободы, демократии и героев Украины такое понижение приемлемым, мы не знаем. Возможно, они об этом вообще не думают, ибо думалка там совсем неудовлетворительная.

Но невозможно ожидать ничего иного от последовательного применения принципа "отчего не убивать, коли некому унять", кроме попрания всех и всяческих законов и обычаев войны. Украинская руина во всемирном масштабе.