Николай Костыркин Sputnik Молдова
Еще не смолкли продолжительные аплодисменты по окончании спектакля "Таинственный особняк", а мы с Виктором Анатольевичем Вебером удобно расположились в почти подземных кулуарах Государственного русского драматического театра имени Чехова, чтобы обменяться впечатлениями о постановке и побеседовать об интереснейшем ремесле литературного переводчика.
Спектакль Иосифа Шаца получил премию года >>>
Виктор Вебер в особом представлении не нуждается – он знаменит переводами произведений Стивена Кинга и многих других англоязычных писателей, а также большого количества пьес западных драматургов. В их числе – Дон Нигро, американский автор, перу которого принадлежит почти 500 пьес для театра. Он написал целый сериал об инспекторе Раффинге, одном из героев "Таинственного особняка", чей образ с необыкновенным артистизмом и страстью создал на сцене театра Чехова мастер искусств Юрий Андрющенко.
Постановку по пьесе Дона Нигро, – авторское название "Рейвенскрофт – Вороний хутор", – осуществил режиссер, народный артист Молдовы Иосиф Шац. Журналисты Sputnik побывали на премьере этого спектакля в конце предыдущего театрального сезона и уже тогда отметили неординарную постановку, в которой совершенно новыми гранями таланта окрашены актерские работы Юрия Андрющенко, Веры Марьянчик, Русланы Гончаровой, Яны Лазарь, Марианны Дроздовой, Ольги Бояркиной-Косницер.
И теперь, в новом сезоне, словно окрепнув, спектакль зазвучал пронзительно и экспрессивно. Он, как хорошее вино, вкус которого со временем наполнился букетом запахов и легким хмелем, способным кружить голову, волновать зрителя, увлекая непростыми размышлениями о нравственном выборе человека, о подлинной любви, о лжи, одиночестве и смысле жизни. Такое погружение в материал – отличительная особенность каждого спектакля Иосифа Шацa. Таков "Король Лир", "Вишневый сад", "Чайка", "Время любви и ненависти", "Забыть Герострата", "Выстрел в спину" и многие другие.
Помнить о Герострате — вечный приговор и благо для нас >>>
И хотя сам режиссер весьма скромный по природе человек и всегда говорит – "Не надо писать обо мне, пишите о спектакле, об актерах, удачах и неудачах, о впечатлениях!", – но я не могу не отметить, что любой драматургический материал, взятый им за основу, реализован на сцене невербальными метафорами, ассоциациями, театральной поэтикой и художественным обобщением.
Говоря в контексте времени, это еще история о том, что русский театр в Молдове не собирается умирать, сколько бы его ни хоронили. Он живет, развивается и наполняется новыми творческими идеями благодаря уникальной фантазии и преданности профессии.
С этими рассуждениями согласился и мой собеседник Виктор Вебер, восторженно отозвавшийся о кишиневском спектакле:
"Мне понравились прежние постановки пьесы в Костроме, Рязани, Тюмени, но везде режиссеры, так или иначе, увлекали зрителя сюжетными коллизиями криминального детектива. Главное отличие кишиневского спектакля, на мой взгляд, в том, что Иосиф Шац уловил философский подтекст этой истории. И в спектакле отчетливо звучит то, что у автора заложено во всей архитектонике пьесы. Сам режиссер говорит – пьеса намного сложнее, нежели представляется на первый взгляд! Она в мерцании смыслов, она о любви, ее отсутствии и стремлении к ней. Она о правде, в которой мы сами боимся себе признаться, и которая не делает нас счастливыми, она о мучительном поиске истины и гармонии отношений. Реализуя основные идеи пьесы в этой парадигме, погрузив все происходящее в атмосферу тайны, недосказанности, пластической выразительности, музыкальных акцентов и ритмов, режиссер добился пронзительно экспрессивной интонации, которая никого в зале не оставляет равнодушным".
– Спектакль роскошный, – повторил свои слова Виктор Анатольевич в нашей беседе, – Это уже девятая на русском языке постановка пьесы. Кишиневская версия, на мой взгляд, – самая интересная и самая убедительная! Режиссер уловил и выстроил в трехмерном пространстве сцены чувственную историю, сакральный смысл которой заложен в пьесе Дона Нигро.
– То есть, в данном случае – абсолютное созвучие между драматургом и режиссером?
– Абсолютно верно. В других вариантах режиссеры придумывали нечто такое, чего даже нет в пьесе. Кто-то носил труп, воздвигал лестницы, кто-то демонстрировал во время действа видеоряд. Я не хочу сказать, что это плохо. Это, наверно, оригинальные творческие находки, и они имеют право на жизнь. Но в постановке Шаца возникает явное созвучие содержанию произведения, его философии, жизненной энергии, тому посылу, ради которого написан драматургический текст. А добиваться этого в современном театре, я полагаю, не просто.
– Дон Нигро, как автор, – чем он Вас привлек, завоевал?
– Он потрясающе глубок, стилистически безукоризнен! У него виртуозный язык, необычные сюжеты! Он настоящий мастер! Я уже столько книг перевел, что могу безошибочно определить, кто пишет уникально, а кто пока только старается. Такого уровня драматургов, по-моему, сегодня больше нет. У Нигро за 44 года творчества написано около 500 пьес, не все они полноформатные, а, кроме того, масса коротких, удивительных текстов. Среди них есть настоящие жемчужины. Вот, если бы Хэмингуэй умел писать пьесы, – а мы знаем, что он их писать не умел, – он создавал бы то, что сегодня рождается из-под пера Дона Нигро. А есть у Нигро пьесы, которые мог бы написать, допустим, Стивен Кинг – он ведь тоже в театральной драматургии не силен.
– Кстати, о Кинге, давно известно, что у Вас с ним – многолетний, заочный творческий союз…
– Да, я перевожу его книги уже 20 лет.
– Сложно ли Вам было доводить Ваш английский до того уровня, чтобы заниматься литературным переводом?
– Думаю, многое заложено от природы. Есть что-то глубоко внутреннее. Множество людей умеют письменно изъясняться на родном языке и на одном из иностранных. Но, чтобы взяться за литературный перевод и идти по этому пути, нужно, чтобы внутри было нечто страстное и влекущее к такому призванию. Что именно? Для меня это до сих пор загадка. Самый мой первый перевод – это повесть Франсуазы Саган, не с французского оригинала, а в английской версии. Лет через пять я перечитал свой перевод. Конечно, сделан он был жутко, я его отредактировал. Но фундаментально основа перевода, все-таки, осталась прежней. Это говорит о том, что мне повезло с наличием внутреннего чутья, умения и предрасположенности к литературному переводу.
– Среда литературных переводчиков нередко становится местом споров, противоречий между коллегами, даже – скандалов. Вы сталкивались с подобными явлениями?
– То, что меня ругают, – это безусловно. В интернете такого можно найти немало. Но чаще это делают некомпетентные люди, интернет дает им право высказывать все, что вздумается. Потому что там комментирует даже ленивый. А профессионалы между собой общаются часто, и, если возник какой-то вопрос, мы друг другу об этом, конечно же, открыто говорим.
– Вы пришли в литературный перевод из другой профессии. Как Вас восприняли в то время коллеги, проучившиеся не один год в профильных вузах?
– В советское время было, условно говоря, 20 переводчиков, которые переводили столько же книг в отдельно взятом издательстве. И таких как я, шедших самостоятельным путем, не то чтобы не пускали никуда, – просто они уже не могли прийти работать в издательство, где штат был укомплектован. Но была еще и периодика, а туда принимали все хорошее. То есть, можно было без предварительного заказа перевести произведение и отправить в редакцию.
– Вы начинали преимущественно с фантастики.
– Да. После того, как выучил английский, еще четыре года много читал произведений в оригинале. Это необходимо переводчику, потому, что он обязан улавливать и понимать многие вещи, перед тем, как садиться за работу. Этому нельзя научить – только самостоятельная практика. Переводчик должен начитать множество текстов, для того, чтобы научиться постигать то, о чем идет речь. Потом берешь рассказ, переводишь и отсылаешь в журнал. И так далее.
– Много ли сейчас приходится переводить в стол?
– Очень много. Потому что сейчас я перевожу только пьесы. А с пьесами ситуация такая же, как при Союзе с рассказами. Ни один театр пьесы не заказывает. Ты переводишь сам и рассылаешь по театрам. Но мне сегодня пьесы ближе, интереснее, чем рассказы – и по философскому осмыслению, и по эмоциональности чувств – когда рефлексии достигают особого волнения.
– Виктор Анатольевич, большое спасибо за интервью, и, надеюсь, у нас с Вами еще предстоят интересные творческие встречи.