Sputnik продолжает публиковать исторические очерки из произведений Геннадия Бордюгова — российского историка, президента Ассоциации исследователей российского общества (АИРО-XXI) — из цикла "Великая российская революция: 12 юбилейных годовщин революции в пространстве памяти".
В стране выросли люди, которые не знали капиталистической фабрики и эксплуатации, социального и национального угнетения, не слышали с учительских кафедр рассуждений "о Боге, царе и отечестве". Коммунисты, число которых увеличилось с 23,6 тысячи в начале 1917-го до 1.147 тысяч в 1927-м, стремились изменять домашний быт, отбрасывали старые церковные обряды. Возросшая динамика жизни объяснялась и тем, что, по данным демографической переписи 1926 года, 51,8 % населения страны составляли люди в возрасте до 24 лет. Подавляющее их большинство по своей идеологической направленности стояли на позициях Советов. Обследования 120 тысяч советских школьников указывали на то, что 97 % из них, в значительной мере выражавшие настроения своего взрослого окружения, имели, безусловно, советскую ориентацию – "Советская власть лучше другой власти". Лишь 3 % школьников выдвинули требование "изгнать коммунистов", "вернуть прежнюю власть". Определенной проверкой нового отношения к государству стали разрыв отношений с Англией и убийство в Варшаве советского полпреда Петра Войкова, случившиеся в 1927 году.
Со всех концов Советского Союза хлынул поток резолюций рабочих собраний и крестьянских сходов, в которых сообщалось о готовности дать отпор врагу и по первому зову советской власти выступить на её защиту. Крестьяне многих деревень говорили: "Поражение равносильно возврату старого режима". Однако вряд ли разделяли эти настроения 7,7 % в городах и 3,3 % в деревнях жители старше 18 лет, которые были лишены избирательных прав как нэпманы и кулаки, служители религиозных культов и бывшие помещики, чиновники, офицеры белых армий, агенты царской полиции и жандармерии. В стране насчитывался почти миллион безработных, их число быстро увеличивалось – и уже не по вине "царизма и Антанты". Далека от своего завершения была секуляризация советского общества, начатая отделением школы от Церкви и Церкви от государства.
Неоднородность среды, многоукладность жизни, различия в духовном облике определяли отношение к революции и рожденной ею власти, культуру воспоминаний о революции. Сравнение нового и старого режимов составляло, пожалуй, основное противоборство в пространстве памяти о 1917. С новым строем связывались обучение грамоте 10 миллионов взрослых, строительство первых гигантов индустрии – Сталинградского тракторного завода, Туркестано-Сибирской железной дороги (Турксиба) и Запорожской электростанции (Днепрогэса), выдвижение грандиозных задач в первом пятилетнем плане. Не случайно на заочном "митинге" читателей, устроенном "Крестьянской газетой" в честь 10-летия советской власти, довольно типичными были такие высказывания: "Теперь хочется сказать и про нашу деревню, как она стала неузнаваема за десять лет революции. При царизме она наполовину была с черными избами, а теперь все 45 домов с белыми печками. Школа в нашей деревне открыта и теперь неграмотных в нашей деревне почти нет".
Но, судя по другим письмам, существовали и иные критерии сравнения старой и новой властей. Главный из них – правда: "нужна правда", а не "зажимание рта". Предложение Михаила Калинина выступить на митинге и тем, которые осмелятся сказать, что при царе было лучше, чем теперь, принял крестьянин из Ярославской области Еличев (и его письмо было опубликовано): "Я должен сказать, что при царе было гораздо лучше поставлено торговое дело и сбыт сельскохозяйственных продуктов. Там была конкуренция, там крестьянский рубль шел таким же, как и торговый рубль, а не полтинником, как теперь".
В ходе обсуждения итогов прошедшего десятилетия были обозначены явления, корни которых находились уже в советской действительности. Появляются прямые обвинения в адрес власти, прозвучавшие, в частности, в письме Степанова: "Не вы дали крестьянам землю, а крестьяне вам дали власть, чтобы вы крестьянами управляли и заботились о них. А вы правда позаботились. Для себя устраиваете лучшее благополучие и удобства, а с крестьян последнюю рубаху сняли. Вы себя обеспечили 7-часовым рабочим днем, а за крестьянина забыли, что он работает цельные 18 часов".
В симптомах начавшегося хлебозаготовительного кризиса, способного сломать нэп, некоторые проницательные люди увидели грядущую гибель "всего нового строя молодой республики". Не случайно в пространстве памяти этого времени высветились прежние революционеры: "Зачем выбросили из партии работников Троцкого, Каменева, Зиновьева и других? А потому, что они не способны плутовству. Троцкий весь фронт держал, и всё его пропало. Нет, он своё обратно всё возьмет". Такие настроения фиксировались, конечно, в закрытых партийных письмах и сводках ОГПУ. Сразу после смерти Ленина вокруг истории революции и её центральных фигур развернулась нешуточная борьба.
К борьбе с инакомыслием власть подключила ОГПУ. Его работники начинают охоту за молодыми активистами с рабочих окраин, выходящими по вечерам с самодельными плакатами "Назад к Ленину", "Выполним завещание Ленина". Для этих рабочих Ленин ещё не мифическая фигура и не название города революции – Ленинград, а мерило верности принципам Октября.
К 7 ноября 1927 года обстановка в Москве и Ленинграде была накалённой. Распространились слухи об альтернативной праздничной демонстрации, которую готовит оппозиция. В 10 часов утра на Мавзолей Ленина поднялись руководители страны. Перед войсками прогарцевал "первый красный офицер" Клим Ворошилов. После военного парада по Красной площади начали движение колонны демонстрантов. В это же время совсем недалеко от Кремля началась и контрманифестация, в которой участвовали рабочие крупнейших предприятий, студенческая молодежь и курсанты высших военных учебных заведений. Она была жестоко разогнана милицией и подготовленными "пьяными хулиганами", выкрикивавшими лозунг "Бей жидов-оппозиционеров!". В Ленинграде участников альтернативной демонстрации конные милиционеры крупами лошадей сталкивали в Лебяжью канавку, а на Марсовом поле притаившиеся в подворотнях хулиганы забрасывали манифестантов камнями. Их действия координировал лично Сергей Киров.
Обо всем этом запрещалось писать. В газетах сообщалось только о красивых, хореографически аранжированных торжественных шествиях, которые напоминали об Октябрьской революции. Внимание общественности фокусировалось на массовых инсценировках "Взятие Зимнего дворца", "Гимн освобожденного труда", "К мировой коммуне". В целях ритмизации масс использовались шумовые оркестры. Целые колонны, играя на губных гармошках, расческах, свистках, трещотках, ударных инструментах (металлических тарелках и тамбуринах), балалайках и флексатонах, тянулись вдоль улиц, поддерживаемые проезжающими мимо "радиоавтомобилями". Световые диаграммы с показательными кривыми продуктивности, помпезные электромеханические инсталляции с кинематографическими и световыми проекциями, а также пиротехнические эффекты свидетельствовали о достижении уже в 1927 году намеченной цели: "Больше техники, меньше человеческих ресурсов".
Первое десятилетие со всей очевидностью выявило насущную потребность в полноценном проекте памяти о Революции. Поначалу становящийся сталинский режим самонадеянно недооценил пропагандистской мощи альтернативного проекта памяти оппозиции с совершенно другими героями. Однако оплошность режима не стала фатально неисправимой. Через десять лет стране будет предъявлена иная правда о Революции 1917 года.
Продолжение читайте в следующий вторник.
