Оттепель и такие её ключевые слова, как "искренность", "личность", "правда", писатели Петр Вайль и Александр Генис сравнивали со второй половиной 60-х годов, когда опора стала видеться в "родине", "природе", "народе". Все эти слова – однокоренные от "рода". Советский народ – "общность, накрученная на стержень общей идеи и цели" – расслаивался на нации. Накануне 50-летия революции среди писателей и критиков, группировавшихся вокруг журнала "Молодая гвардия", вызрела идея использования в своих националистических построениях не только дореволюционных русских духовных ценностей, но и ценностей, принесенных Октябрьской революцией. Её назвали Великой русской революцией, поскольку совершена она была русским народом, который "босиком и куда уж как без приварка создал гигантскую индустрию". Однако, по мнению "молодогвардейцев", одним из последствий революции стало временно ослабление национальных начал, нигилистическое отношение к национальным святыням, и особенно к деятельности царей, полководцев и Русской православной церкви. Подлинный перелом в этом отношении произошел, по мнению "русистов", только после 1937 года. Правда, этот вывод был провозглашён не в юбилейные дни, а через три года, в 100-летнюю годовщину Ленина, когда движение русских националистов было практически оформлено, причем не без поддержки части высшего руководства страны.
Новый идеологический поворот совпал с двумя другими тенденциями. Одна из них стала доминировать после 1965 года и была связана с формированием культа Великой Отечественной войны как новой "подпорки" Октября. Вторая тенденция обнаружилась за год до 50-летия Октября, когда три историка – Евгений Жуков, Владимир Трухановский и Виктор Шунков – выступили в "Правде" с тезисом о том, что "никакого периода культа личности не было", что это понятие "немарксистское, отдает субъективизмом, а стало быть, научно несостоятельное". Почти одновременно на большом всесоюзном совещании-семинаре идеологических работников в Москве представители Грузии предприняли беспрецедентную попытку реабилитировать Сталина. Секретарь ЦК КП Грузии Давид Стуруа прямо заявил: "Нас иногда называют сталинистами, но мы не видим в этом ничего зазорного. Мы гордимся, что мы сталинисты. Я – сталинист, потому что с именем Сталина связаны победы нашего народа". Слова Стуруа вызвали аплодисменты примерно 70 % присутствовавших на совещании. И хотя в традиционных тезисах ЦК к 50-летию Октября в мягкой форме содержалось одобрение решения ХХ съезда по преодолению культа личности, линия на ресталинизацию была очевидна. Примечательно, что это совпало по времени с побегом из СССР дочери Сталина – Светланы Аллилуевой, сменой Владимира Семичастного на посту главы КГБ Юрием Андроповым, распространяемым среди интеллигенции письмом Александра Солженицына о цензурном произволе в литературе. По этому поводу Георгий Владимов писал в президиум съезда писателей: "Это происходит в пролетарском государстве. Это происходит на 50-м году Революции. И вот я хочу спросить полномочный съезд – нация мы подонков, шептунов и стукачей или же мы великий народ, подаривший миру бесподобную плеяду гениев?".
Подлинная память об Октябре ожила, пожалуй, лишь в одном месте – в театре "Современник", поставившем пьесу Михаила Шатрова "Большевики". В центре спектакля – всего лишь несколько часов истории, вместивших в себя весть об убийстве Моисея Урицкого в Петрограде, покушение на жизнь Ленина, сообщение о кулацком мятеже в Ливнах и других актах белого террора… Рядом с комнатой, где лежит тяжелораненый Ленин и врачи ещё не дают надежды на добрый исход, Совет народных комиссаров под председательством Якова Свердлова принимает решение о красном терроре. Вопрос о прерогативах власти, методах насилия и террора после государственного переворота, который был лишь умозрительной гипотезой для декабристов, шел отдаленным фоном деятельности народовольцев, встает здесь со всей неотложностью и остротой. Дискуссия ведется вокруг таких вопросов: нужна ли новой власти "слепая ярость массы", что делать с "нашими уездными Дантонами и Робеспьерами", которые делают "стенку" основным методом решения всех противоречий, какими будут последствия террора? Один из ключевых пунктов "правильного" развития революции формулирует Свердлов: "Гласность действия карательных органов. Публикация всех имён арестованных, всех имён заложников, всех смертных приговоров. Классовый подбор аппарата. Неуклонное соблюдение основного принципа красного террора: это террор класса против класса руками класса во имя класса… Нам не нужны профессиональные каратели". Примечательной была и реплика Луначарского, который допускал насилие, но утверждал: "Всё-таки истинный социализм может быть насажден в мире не винтовкой и штыком, а только наукой и широким просвещением трудящихся". На премьерной афише "Большевиков", подаренной "Современником" Шатрову, Олег Ефремов написал: "Миша, давай и дальше прославлять большевиков".
Это пожелание исполнится, однако, только через 20 лет. До этого надо будет пережить успехи "развитого социализма", принятие новой Конституции, воспевание Брежнева как главного вдохновителя всех побед страны. К полувековому юбилею Октября режим изо всех сил стремился наконец-то сконструировать оптимальный для себя и рассчитанный на более-менее длительную перспективу проект памяти о революции 1917 года. Было два возможных способа реализовать эту задачу. Первый – воспользовавшись идеологическим монополизмом, критически пересмотреть унаследованный от сталинской эпохи проект памяти и начать его модернизацию сообразно с духом вроде бы начавшейся "конвергенции" и прорывов в иное – в данном случае космическое – пространство. Второй – ничего содержательного не предпринимать, а предоставить обществу дозированную и ревностно контролируемую возможность поучаствовать в обновлении проекта памяти, что вполне укладывалось в русло раннебрежневской либерализации. Режим предпочел второй способ – он казался более простым и, главное, избавлял от колоссальной ответственности. В то же время власть могла не беспокоиться, что общество в своем стремлении переосмыслить проект памяти зайдет слишком далеко. В конце 1960-х такое развитие событий было невозможно.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Продолжение — во вторник.
