КИШИНЕВ, 22 янв — Sputnik, Николай Костыркин. Близится Международный день памяти жертв Холокоста, одна из самых скорбных дат, отмечаемых в современном обществе.
Эти дни — время, когда вспоминают миллионы людей разных национальностей, чьи жизни были загублены ради античеловечных идей о превосходстве одних жителей планеты Земля над другими.
Многие из тех, кто пережил Катастрофу (Шоа, геноцид евреев от рук нацистов), оставили свои воспоминания о пережитом — в назидание потомкам не повторять прежних ошибок человечества, не сеять боль, вражды и смерть. Порою гораздо пронзительнее воспринимаются те воспоминания, которые обрамлены в форму литературы.
Алла Айзеншарф — известная поэтесса, автор семнадцати поэтических сборников, член Союза писателей Израиля, выпускница Литературного института Союза писателей СССР.
Мать Аллы, Татьяна (Тойба) Самойловна (в девичестве Мельман), до войны работала в еврейском детском доме с преподаванием на идиш. Отец, Ной Осипович Айзеншарф, трудился бухгалтером. Во время оккупации родного города Аллы, Немирова Винницкой области Украинской ССР, родители этой пятилетней девочки были заключены в гетто.
Отца убили в первую акцию уничтожения евреев Немирова — 24 ноября 1941 года. Мать была депортирована в один из концлагерей румынской оккупационной провинции Транснистрия, а Шеле (так в детстве звали поэтессу) вместе с десятилетней сестрой Мэри удалось скрыться. После скитаний по окраинам Немирова они попали в дома к добрым людям, которые прятали девочек, рискуя своими жизнями. Второго мая 1942 года Алла и Мэри были отправлены в Браславское гетто в Транснистрии. В 1943 году они были переведены в Бершадское гетто.
Как пишет газета Еврейской общины Молдовы "Наш голос", в свои шесть лет, глядя на зверства фашистов, на все, что творилось вокруг, Алла начала писать свои первые, пусть еще детские стихи.
Освобождены они были только в марте 1944 года наступающими войсками Красной армии.
Вот они, горькие воспоминания в стихах Аллы Айзеншарф с пояснениями автора:
* * *
Немцы кричат во дворе и ломают зачем-то забор и кусты.
А мама звезду на рукав пришивает зачем-то. Не для красоты.
Потом узелок отрывает зубами и долго жует.
И молчит мама.
Как только немцы пришли в город, они стали занимать лучшие дома на главной улице. Я никак не могла понять, почему родители не противятся разбою, почему во дворе все падает, а они молчат.
* * *
Кошка бездомная плачет, но кто ее слышит?
А в теплых норах совсем иначе живут мыши.
И ветер под крышу зарылся и спит на соломе.
Он дома. И я дом вспоминаю,
и так хочу чаю.
И чтоб дождь кончился скоро:
холодно под забором.
Мешок натянула на плечи,
а он мокрый, и только начался вечер.
Я, наверно, умру под утро.
Я думала, умирать трудно.
На ночь сараи запирали, собак спускали с цепи, и, если шел дождь, надо было стащить с чьего-то забора сухую тряпку или мешок. Но получалось не всегда.
* * *
Ну, сколько можно в этих лопухах!
А нас искают немцы и собаки.
И страшно. Он большой, как небо, страх.
И писать хочется, и громко-громко плакать.
Когда дядя Митя узнавал, что будет облава, он находил нас в городе и незаметно приводил на пустырь. Там, в приготовленной яме, он заваливал нас лопухами. Через густой, высокий репейник пустыря не хотели продираться даже овчарки. И мы лежали с утра до вечера без воды. Иногда слышали лай, крики людей.
* * *
Я, наверно, Гитлера убью. Вот глаза закрою, бах и — выстрелю.
Только я потом уже не вырасту и себя уже не полюблю.
Нет, я дверь закрою на замок,
чтоб он выйти никуда не мог.
А в окошко буду строить рожи:
на, смотри, какой ты нехороший.
Много вариантов мести придумывали мы для злодея. Этот показался мне самым подходящим.
Алла Айзеншарф скончалась пятого января 2018 года в израильском Ашкелоне. Ей был 81 год. Светлая память!
