Писатель Алексей Иванов, лауреат премии Правительства России в области культуры, а также ряда престижных литературных наград, в 2017 году стал также лауреатом премии "Книга года" за роман "Ненастье". Герои книги – "афганцы", воевавшие "за речкой". В 2018-м по роману был снят телевизионный сериал. Накануне 15 февраля, 30-летней годовщины вывода советских войск из Афганистана, писатель ответил на вопросы корреспондента Sputnik Льва Рыжкова.
– Почему афганская война не получила адекватного отражения в прозе современников? Ведь неудачная война США во Вьетнаме отражена и в литературе, и в кино. Почему этого не случилось у нас?
Мы не защищали родину. Трудно ее использовать и для приключенческих целей: советский солдат в Афгане не мог вести личную войну, как киношный Рэмбо во Вьетнаме. Но труднее всего осмысление этой войны как драмы. Для этого, как ни странно, требуется сочувствие к врагу. Толстой сочувствовал Хаджи-Мурату, но мы не можем сочувствовать Ахмаду Шаху Масуду: пускай он прав в своей борьбе с захватчиками, но за ним – деспотия и фанатизм.
Афган для нас – духовно чужой мир, соприкасаться с которым мы не хотим. В русской культуре нет ключа к этой войне.
– Представляется, что драма – на личном уровне, по версии "постигаем жизнь" – в Афгане все-таки была. Когда молодые солдаты осознавали такие понятия, как жизнь и смерть, верность или предательство. К тому же с этим духовно чужим миром Россия очень скоро столкнулась в Чечне.
– Вы правы, на личном уровне драма постижения мира, безусловно, была. Мой герой романа "Ненастье" Серега Лихолетов выносит из Афгана некие убеждения, которые потом, в "лихие девяностые", помогают ему стать мощным общественным лидером. Но эти убеждения остаются личными, в них нет, так сказать, общенационального потенциала. Они годятся только для конкретной деятельности конкретного человека.
Поэтому Афган – очень экзистенциальная война, как будто война с марсианами. В такой войне можно победить или потерпеть поражение, но в любом случае ты ничего не докажешь противнику, не изменишь его взгляд на мир.
Благодаря России Франция в 1814 году отказалась от европейской гегемонии, а Германия в 1945 году осудила нацизм. А что изменилось в Афганистане со времен первых войн с британцами? Ничего. Все та же деспотия и наркотики. Поразительная внутренняя пустота, безрезультативность афганской войны была очевидна даже простым солдатам. Это ощущение и породило солдатский миф, что "даже Македонский не покорил Афганистан".
Люди, не нашедшие общего языка, могут разойтись и больше не встречаться, а народы – не могут, потому что Земля маленькая, и на ней немало тех, кто пожелает подчинить ваших неконтактных соседей.
В 80-х в Афгане каждый человек отвечал за себя сам, а общенационального ответа – сразу для всех – просто нет. Вот поэтому афганская война и не имеет общенационального итога: и воевать там нельзя, и не воевать нельзя.
– Эпизоды "Ненастья", в которых действие происходит в Афганистане, описаны и со знанием матчасти, и, что главное, неравнодушно. Как вы изучали реалии той войны, кто вам помогал?
– Источников много. Во-первых, в Афгане были мои одноклассники, и в романе есть эпизод, связанный с одним из них: когда друзья фотографируют парня, а к нему уже летит пуля, которая его убьет... Я расспрашивал и других ветеранов.
Во-вторых, я изучил историю этой войны, чтобы ориентироваться в событиях. Например, моего героя берут в плен после восстания в крепости Бадабер, когда русских в плен старались не брать, поэтому пленного сразу угоняют в Зону племен. Я познакомился с вооружением и стратегией, с этнографией Афганистана.
А в-третьих (и это самый главный источник знаний, определивший дух, суть афганских эпизодов), я читал то, что "афганцы" сами пишут о себе и выкладывают в Сеть. Таких воспоминаний очень много. В этих текстах "афганцы" гораздо честнее, чем в интервью, в которых они осторожничают, или в дружеских разговорах, когда хвастают.
– Когда вас как художника слова "зацепила" афганская война?
– Лично меня эта война никак не зацепила, и роман "Ненастье" я писал не про афганскую войну и даже не про "афганский синдром". Афганская война в романе – это ситуация, в которой формируются ценности моего главного героя. В Афгане он понимает, что война – "не настоящая". То есть в ней нет высшей идеи. Выходит, душманы – не враги. Их надо воспринимать не лично, а как очень опасную природную силу. А враги зачастую – свои. Командир, который отдал глупый приказ. Товарищ, который струсил и не прикрыл тебя. Потому важнее всего – доверие к человеку.
Но доверие должно на чем-то базироваться. На этой идеологии в "лихие девяностые" мой герой выстраивает союз ветеранов. Для этого союза основа доверия – опыт Афгана: "афганец афганца не кинет". Все вокруг – враги, но "афганцы" друг другу братья, даже если они состоят в противоборствующих лагерях. И союз ветеранов становится очень успешным, так как получает поддержку везде: среди бандитов-"афганцев", милиционеров-"афганцев" и бизнесменов-"афганцев". Но афганское братство – мнимое и недолговечное. Бессмысленная война породила ложную систему ценностей.
– Какие социальные процессы, по-вашему, запустила афганская война?
– Афганская война нарушила негласный консенсус между властью и обществом. К концу 70-х в стране все как-то устаканилось. Общество согласилось принимать бездарную власть такой, какая она есть, ритуально исполняя идеологические требования, а в обмен получало социальную справедливость на бытовом уровне: правопорядок на улицах, бесплатную медицину и образование, разные льготы и относительное равенство. И вдруг власть – так сказать, в нарушение уговора – принялась хватать парней и отправлять их на войну.
Афганистан прошли более полумиллиона мальчишек, почти пятнадцать тысяч погибли, а сколько осталось калек?
Народ понял, что власти он безразличен, как и в былые эпохи. И когда власть начала рушиться, народ ее не поддержал, хотя и не жаждал капитализма.
